Изнаночные швы времени - Страница 10

Но Квира слушала его вполуха, она размышляла, что могут такие руки, как у Нормана, и стоит ли в них попасть, обратившись к их обладателю с прямым и нескромным предложением. Андрей заметил это, замолчал и, чтобы занять себя, стал прибирать в утилизатор распечатки карт, оставшихся после отправки вчерашней экспедиции. Часы показали 10.30, и автоматика стала готовить все к новой переброске. За стерильной зоной возник тихий гул. Это начали набирать мощность инверторы – странные машины, умеющие подменять значения в сетке координат пространственно-временного континуума. Стена-экран засветилась голубым, и в зале стало светло.

На одном из кресел из тех, что в старой литературе называли покойным, обнаружилась миниатюрная дымчато-серая кошечка. Она была точной копией той, что появилась в центре через пару недель после того, как ЦПХ заработал, и постепенно стала откликаться на имя Анно. Эта кошка прожила в центре четырнадцать лет, последние три – с дочерью, которую пытались назвать Рагира, но это имя не прижилось, и дочь переняла материнское имя.

Нынешняя Анно была уже восемнадцатой. В официальной «Описи оборудования и посетителей, имеющих право входить в залы перебросок» – документе, название которого Андрей хотел сменить каждый раз, когда он попадался ему на глаза, но потом всегда благополучно забывал, – она значилась аристократически: Анно XVIII. Ей было пять лет, она родилась спустя примерно два с половиной месяца после того, как Анно XVII переночевала в зале с незаблокированными инверторами.

Анно беременели раз в своей жизни. По крайней мере, об ином в ЦПХ известно не было. Обычно это случалось на пятом-шестом году жизни кошки и каждый раз тогда, когда ей удавалось всеми правдами и неправдами оказаться рядом с работающим оборудованием для перебросок в тот момент, когда за ним никто не присматривал.

Предшественник Андрея, Павел Петрович Несынов, руководивший центром до приватизации, настаивал на гипотезе, что Анно отправляются в Египет Среднего царства, где каждый раз спариваются с одним и тем же котом фараона Ни-Маат-Ра, более известного потомкам в качестве первого Аменемхета III, а потом возвращаются в свое время. Большинство сотрудников центра в это не верили, но Квира думала, что это может быть правдой. Временами ей даже казалось, что, наглядевшись в совершенно равнодушные, необычно голубые кошачьи глаза, представив Анно на палубе египетского корабля посреди Черной земли, можно наполнить себя чем-то вязким, густым, одурманивающим, сильно мешающим ровно пройти до рабочего места в центре зала, но потом почувствовать себя необыкновенно свободным. И в конце концов справиться с инверторами.

В пользу версии Несынова говорил и факт нелюбви Анно к окрестным котам. Квира однажды сама видела, как жестоко пострадал красавец из расположенной по соседству усадьбы. Их встреча с Анно XVII длилась не более трех секунд, после чего котяра, который был чуть ли не в три раза больше объекта своих ухаживаний, дико взвыл и удирал восвояси через площадку перед ЦПХ.

Анно неизменно рожали трех почти невесомых котят, из них выживал всегда только один. Вернее, одна кошечка. Молодая кошечка проживала три-четыре года вместе с матерью, а потом оставалась сама себе хозяйкой. Анно-предшественница исчезала, и никто не знал куда.

– А, ты здесь… Подслушиваешь? – Андрей присел на подлокотник кресла и нагнулся к кошке. – Пойдем лучше Квиру отвлечем. Работать скоро, а она на мужиков таращится.

Анно потянулась, спрыгнула с кресла, обошла по кругу зал, подошла к Квире и требовательно мяукнула. Та вздрогнула, как будто ее выхватили из транса, подняла глаза и увидела перед собой Андрея, который держал в одной руке чашку кофе, а в другой – пахучую самокрутку.

– Очнулась…

По интонации это мог быть и вопрос и утверждение. Впервые Квира почувствовала эту двойственность Андреевой речи за полчаса до того, как они стали любовниками. «Пойдем в кроватку», – сказал Андрей, когда они доедали фруктовый коктейль в одном из ресторанчиков на набережной Волхова недалеко от его маленькой городской квартиры, хотя в их отношениях ничто не предвещало возможности такого вопроса. «И ведь не спрашивает, сволочь», – подумала тогда Квира.

Потом за восемь месяцев их близкой дружбы было еще много таких вопросов-невопросов. Большую часть она не запомнила, но три в памяти остались навсегда. Это самое первое про «кроватку», потом «в попку», на что она неожиданно для себя согласилась, а затем ужасно перепугала Андрея жутким конвульсивно-обморочным оргазмом, и, наконец, «на работу», когда почувствовала, что все поменялось и больше – рука в руку, возбуждаясь от одного только скольжения указательного пальца по ладони, – они уже не ходят. А вот нормального «расстанемся» она так и не дождалась, хотя накануне Нового года в 2240-м только и делала, что репетировала свой ответ.

Она забрала у Андрея кофе, Анно прыгнула ей на колени, а он, попыхивая самокруткой, снова стал расхаживать по залу.

– Волнуешься?

– Как кофе? – спросил Андрей невпопад. – Хорош? Дай-ка, я тоже выпью, а то не спал совсем сегодня. Крючит…

Он отошел в кухонный угол, выудил из ящика для посуды чистую турку, поколдовал у плиты, и они уселись за аппаратурной стойкой. Сначала молчали, поминутно поглядывая на часы, а потом Квира вспомнила, что давно хотела пересказать Андрею случайно подслушанный ею разговор об очередной жалобе на него в Академию наук.