Изнаночные швы времени - Страница 28

– Слушаешь? – Феликс, неслышно подобравшись, хлопнул одного из них по плечу.

Тот от неожиданности выронил рогатину и долго и бестолково хватал ртом воздух.

– Слушаю, – все-таки он выдавил из себя слово. – Аки заяць. Но боярин аки рысь. Не услыхать его.

– Лучше слушай и услышишь, – безапелляционно закончил разговор Феликс и отправился на берег. Сел в первую попавшуюся лодку-долбленку, переправился на восточный берег Бужи и потерялся в темноте.

Назад пришел уже ближе к полудню. Недалеко от деревенского пруда ему встретился крупный гусак, судя по всему, разведчик от деревенского стада, разлетевшегося по округе. Птица косилась на человека недоверчиво, но скрываться в кустах тоже не торопилась.

– Можно, можно возвращаться, – сказал ему Феликс. – Ненадолго, но можно.

Тот как будто бы понял: заголосил, захлопал крыльями, а откуда-то издали ему ответили сородичи. И почти одновременно – уже по-человечески – заголосили в деревне.

– Ага, собрались, – пробормотал себе под нос Феликс и перешел на быстрый шаг.

Около церкви на вытоптанном куске земли, который они с Олегом вчера в один голос назвали площадью, сошлось все выжившее местное население. Женщины стояли поодаль, а мужики кучковались в центре: решали, на все ли божья воля или что-то самим делать надо.

Феликс вышел к церкви одновременно с Олегом, и собравшиеся, человек пятьдесят, нагнулись в поклоне. Олег махнул рукой величественно: я удовлетворен, мол, а вторым жестом позвал с собой четверых стариков, отошел шагов на сто пятьдесят и начал им что-то обстоятельно втолковывать.

Старики снова поклонились и вернулись к своим. Послышался неразличимый для Феликса бубнеж, который время от времени перемежался то восторженными вскриками «уух!», то опасливым «ууу!», то мрачным «ыыммм!».

– Ты что им наговорил? – спросил Феликс.

– Как и решили, – ответил Олег. – Сказал, что нескольких лошадей мы забираем и что им нужно уходить. Рассказал про возможности – про Новгород, про Волынь, про вятские земли, про Смоленск и про Литву.

– А про то, что мы проводим, сказал?

– Нет, – помотал головой Олег. – Зачем? Мы же проводим, только если они на север пойдут, а если на Волынь или в Литву, то им самим пробираться нужно.

Обсуждение на площади между тем затягивалось. Мало того, завязался спор, который, судя по издаваемым выкрикам, становился все более ожесточенным. Быстрого решения ожидать не приходилось, и Феликс предложил пойти в избу, где накануне ночевал Олег, и отдохнуть. Но тот брезгливо поморщился, вспомнив клопов и блох, и они отправились к главному деревенскому колодцу, где велено быть Норману и Шурику. Крутюнов, успевший поспать, довольный и бодрый, с удовольствием разглядывал трофеи – монгольских лошадей, привязанных к плетню, доспехи, шлемы, луки, сабли и прочую боевую всячину. Норман с задумчивым видом сидел на бревне и крутил в руках небольшой кинжал.

На Феликса это упражнение подействовало как шарики в руках гипнотизера, да и бессонная ночь наконец-то дала о себе знать: он сел, прислонился к стенке колодезного сруба и задремал.

Проснулся он, когда солнце перевалило через зенит и раскалило металлические пластины на его кольчуге. Норман по-прежнему крутил кинжал, Шурик теперь уплетал громадный бутерброд в классическом составе: на кусок ржаного каравая был намазан слой масла чуть ли не с палец толщиной. Еще были квас, сало, соленые грибы и чеснок.

– Огурца бы еще, – сев, сказал Феликс и потянулся за салом.

– Конец шестнадцатого, – буркнул сидевший к ним спиной Олег. – Раньше не будет.

Он постукивал ножнами о сапог и поминутно поглядывал в сторону церкви. Оттуда по-прежнему доносились возбужденные голоса.

– Старики приходили? – спросил Феликс.

– Уже три раза, – Олег раздраженно передернул плечами. – В первый раз спрашивали, как они уйдут, если от князя дозволения нет. Второй раз – не нужно ли отослать лошадей в Орду. В третий раз я им объяснял, что к единому мнению приходить совершенно не обязательно. Кто хочет, может оставаться, а другие…

Он не договорил. За церковью на площади раздался страшный вопль и громко заголосили женщины.

Олег и Феликс кинулись туда.

Олег еще издали заорал, не заорал даже, а зарычал, и мужики, сбившиеся в ожесточенно машущую кулаками толпу, прыснули в разные стороны. Троих особенно рьяных бойцов Феликс успокоил плеткой.

Деревенские, оказывается, решили делить трофейных лошадей, и размолвка между теми, кто решил оставаться, и теми, кто собрался уходить в недоступные для ордынцев места, вспыхнула с большей силой. Феликс, устроивший небольшое следствие, узнал, что драка началась из-за того, что один из деревенских предложил уходящим ничего не давать, так как они все равно сгинут и все добро пропадет. Идею одобрили многие, видимо, были уверены, что бояре рассудят в их пользу, потому что главный придумщик – крепкий мужик, выделявшийся из толпы старым шрамом поперек лба, – прохаживался по площади гоголем.

Феликс погрозил ему плеткой. Мужик сначала сделал удивленные глаза, но, когда было объявлено, что лошадей будут делить в два круга: сначала по тяглу, то есть на семью, а тех, что останутся, – по едокам, понял, что спасители придерживаются других представлений о справедливости, и спрятался за спинами соседей.

В итоге двенадцати уходящим семьям досталось восемнадцать лошадей, а двадцати двум остающимся – тридцать одна. Еще дюжину Феликс отобрал для экспедиции и вместе с Шуриком увел на реку купать, взяв в помощники четверых мальчишек.