Приказывать не хотелось. Доброволец всегда лучше. Добровольцам удача помогает.
Робша исчез в темноте, сверху один за другим упали три камушка – это был сигнал, что на стене никого нет. Тогда Олег отправил вверх двух людей Урдина, потом полез сам, велев Норману подниматься следом, если все будет по-прежнему тихо.
Со стены открывался впечатляющий вид на Переславль, инфернально подсвеченный сполохами нескольких пожаров, не поддавшихся дождю. Внизу, под башней, ничего не было видно из-за дыма и пара, поэтому спускаться по внутренней стороне городской стены не стоило, да и вряд ли нужно: Олег был уверен, что и внешние, и внутренние ворота, перекрывавшие проход из Переславля на пристань, были заперты из подбашенного прохода, иначе кто-нибудь выбрался бы из города этим путем, привычным для спасения. И он сам решил туда спуститься.
Попасть под башню можно было через люк боевой площадке, но когда Олег и Норман там оказались, обнаружилось, что крышка люка наглухо закрыта, а ручки отломаны.
Олег чертыхнулся и попробовал подцепить край мечом. Крышка чуть-чуть поддалась, но в образовавшуюся щель удалось просунуть только мизинец. Он поднатужился, но мизинец он и есть мизинец. Редко кому удается мизинцем поднять двухпудовую гирю, а здесь требовалось примерно такое же усилие.
У Нормана пальцы были тоньше. Обдирая кожу, он подсунул их под крышку люка и еще чуть-чуть ее приподнял. Совсем чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы Олег взялся за нее как следует. Когда же они потянули вместе, доски не выдержали и треснули.
Пахнуло брагой и сыростью. Внизу кто-то быстро погасил факел.
Олег вытащил ножи – метательный и для ближнего боя и, осторожно балансируя на ступенях из цельных бревнышек, стал спускаться вниз.
После света пожаров, а может, и по какой другой причине его глаза с трудом привыкали к темноте, а потому на промежуточной площадке, куда его привела лестница, он зацепил ногой какую-то бадью. Та полетела вниз, добавив к висевшему в воздухе противному запаху вонь отстоявшейся мочи, потом шмякнулась о что-то мягкое, взвизгнувшее человеческим голосом.
Олег прыгнул вниз и очень удачно приземлился – под руку попалась чья-то борода. Ее обладатель коротко взвыл, потом забормотал нечленораздельно – то ли молился, то ли просто нес околесицу.
– Где огонь! – тряхнул его Олег.
Схваченный попросил отпустить бороду и отступил в дальний угол. Когда загорелся факел, на свету обнаружился донельзя испуганный персонаж в одежде то ли ключника, то ли средней руки челядина.
– Растворяй! – указал Олег на ворота.
– Митропо… Князь Лександр не велел!
– Кто ты есть? Как звать?
– Данилой будем. Пристав я княжий, монету собираю с рыбачьих.
– Кто велел под башней сидеть? Ворота кто говорил закрыть?
– Отец-настоятель соборный грамоту от князя Лександра и митрополита, как свет встал сегодня, читал, а потом ключарь из княжеского терема всех по местам расставил.
– А ополченцы со стен куда делись?
– Про всех не скажу, а те, что тут стояли, потом на поле ушли. Пришел какой-то монах и передал им повеление от великого князя.
Такого приказа быть не могло. «Обманули-таки нас капитулянты, – подумал Олег. – Надо было настоятеля под караул посадить. И тут я недодумал». А вслух повторил:
– Растворяй!
– Князь…
В этот момент в калитку внешних ворот что-то тяжело грохнуло, потом снаружи донеслась крутая брань по поводу «косоруких недоделанных чертей», которые не умеют даже размахнуться по-настоящему. Олег понял, что Урдин что-то приспособил под таран, и закричал:
– Урдин Акинфович! Не вели ломать! Сейчас откроют!
Потом коротко размахнувшись, метнул нож.
Лезвие пролетело недалеко от головы назвавшегося Данилой и вошло в бревно почти по рукоятку.
Данила побледнел, перепуганный силой броска, и когда Олег без видимых усилий извлек клинок из древесины, из-под одежды челядина как будто бы выпрыгнул громадный ключ, а сам он мигом оказался у внешних ворот.
Потом, правда, обернулся и напомнил, еле шевеля дрожащими губами:
– Князь не велел.
Олегу пришлось как можно выразительнее постучать ножом о наруч. Факел из рук Данилы послушно переместился в железное кольцо-держатель на стене, а сам он занялся замком.
Ушло на возню с замком у него не меньше пяти минут. Ворота распахнулись, и проход залил неожиданно яркий белый свет – дождь закончился, и через прорехи в распадающейся тучи ярко светила луна.
– Олег Владимирович! – Урдин шагнул внутрь, расставив вширь руки. – Барсук мне всю душу выел, пока я тебя не видел. Смотри, я плетку чуть не сгрыз!
Конец плетки из великолепной черной кожи, трижды проигранной в кости и каждый раз все-таки возвращавшейся к хозяину, когда тот ставил «в золотую», действительно был измочален.
– Больше как ставка не пойдет, – пошутил в ответ Олег. – Попортил.
Урдин от души, оглушительно рассмеялся, оглядел внутрь башни, покритиковал, как уложены бревна («ныне дурно строят») и напомнил Олегу, что тот обещался к нему, «во Псков», доехать («вот там у меня в остроге крепь – так крепь!»).
Данила тем временем возился с другим замком, которым были заперты внутренние ворота. Взялся за это сам, без понуканий, и Урдин одобрительно похлопал его по спине: «Верную думь тебе страх внушил».
Олег тем временем пытался представить, что же сейчас он увидит за стеной. И не мог отогнать воспоминания об экспедиции годичной давности, когда на исходе ночи святого Варфоломея ехал в свите Франсуа, герцога Алансонского, брата короля, с парижского Моста менял к Гран-Шатле. Тела мертвых протестантов, обобранные мародерами, на пути лежали так плотно, что иногда не было видно мостовой. Здесь могло получиться то же: оставшиеся в городе жители должны были искать спасения у реки, а поскольку выход на пристань был закрыт, скорее всего, их всех и перебили на площади у Спасо-Преображенского собора. Иначе почему за воротами так тихо?