Изнаночные швы времени - Страница 77

За эти шесть лет Олег двенадцать раз становился «пропавшим без вести», чтобы оказаться в другом месте, где его ждала очередная задача. Последний раз это случилось по дороге в Вашингтон, когда он вез письмо Роберта Оппенгеймера президенту США Гарри Трумэну. Это был документ с предложением сбросить первую атомную бомбу не на Киото или Хиросиму, а взорвать на приличной высоте на виду у всего Токио. Ну а уж если и после этой демонстрации японское правительство откажется капитулировать, то отправить вторую уже на один из городов-целей.

Добраться не удалось, и это была неспланированная катастрофа. Над Оклахомой у самолета, в котором Олег летел, остановились оба двигателя, и только благодаря мастерству пилота удалось кое-как приземлиться. Олег сильно пострадал, и врачи Боткинского госпиталя, куда его доставили после спешной эвакуации в 2228 год, думали, что правую ногу точно не удастся спасти. Но обошлось.

Размозженная нога давно о себе не напоминает, а локоть, поврежденный у Понеретки, лишь чуть-чуть скулил. Олег устроил руку удобнее и, как обычно, задал себе вопрос: пришлось ли ему в новой экспедиции увидеть нечто такое, что затмило бы подвиг такого вот сержанта и миллионов таких же солдат, вытянувших на своем горбу тяжелейшую войну, превозмогая трудности, созданные противником и собственными начальниками – от полковников до вождя?

Нет, не пришлось, был ответ. Но когда Олег попытался вспомнить лица «сержантов» переславской битвы, которым тоже было солоно, не получилось. Ни Робшу, ни Сребру не вышло у него оживить в памяти. Ни Бурсу, ни Шрадена. Урдин почему-то запомнился только головой черта на своей плетке, а вместо Жидислава было лишь кровавое месиво.

Не мог по одной причине: из головы не шел последний разговор с Андреем.

Случился он вечером того дня, когда Шурик вытащил Нормана из болота, куда князь Андрей Ярославич велел загнать обоз с казной. Только завечерело, невдалеке от лагеря, где Олег расположился на ночлег со своим отрядом, необычно, на манер легендарного Фенрира, почуявшего острие меча на своем небе, завыл волк. Олег, который только-только убаюкал раненую руку и уже засыпал, чертыхнулся. Он знал, что теперь, несмотря ни на что, надо вставать и идти на запад, пока не остановит шум кошачьих шагов и запах рыбьего дыхания.

Встретились с Андреем они на берегу реки Медведицы. Ночь была безлунной, лиц друг друга они не видели. Разговор начался в тоне, который напомнил Олегу первые месяцы после того, как Андрей возглавил ЦПХ. Новый директор безжалостно резал программы перебросок, которые не были оплачены заказчиками, и секвестировал многие собственные исследования Центра.

Олег тогда работал по теме «Крепостное право в Российской империи и Русская православная церковь» и должен был отправиться в 1859 год, чтобы проверить на детекторе лжи митрополита Филарета: действительно ли ему Сергий Радонежский говорил во сне, что не нужно освобождать крестьян. Эту экспедицию Андрей тоже заморозил, хотя научная ценность ее была более чем очевидной. Олег пришел к нему выяснять отношения, и дело закончилось перевернутым столом в директорском кабинете.

Теперь голос Андрея опять дребезжал. Он говорил сквозь зубы – значит, был взбешен до предела.

– Ты зачем велел крестьян собирать?

Олег действительно разослал дружинников по деревням к северу от болот. Они должны были велеть старостам выделить каждого третьего молодого работника и привести их в лагерь.

– Гать понадобится, – ответил Олег. – Постелим, потом попробуем нырять. Людям награду обещали…

В темноте раздались удары металла о дерево. Андрей, вероятно, врезал по стволу сосны кулаком в латной перчатке. Затем последовало короткое требование «больше не дурить», обещание принудительно эвакуировать «светлейшего», если у него «блажь не пройдет» и демонстрация реальности этой угрозы: Олег почувствовал, как погружается в транс, сопутствующий переброске.

– Не дури! – повторил Андрей. – У меня тут маяк. Не успеешь до меча дотянуться, как я тебя отправлю домой.

– Хорошо, завтра все отменю, – выдавил Олег.

Но на этом разговор не закончился.

– Решил дать мне возможность тряхнуть стариной? – последовал новый вопрос Андрея.

– Ну, не передергивай! – запротестовал Олег. – Мы бы добрались до Новгорода и связались бы с тобой. Никто не заставлял тебя здесь появляться.

– Может, и добрались бы. Может, и связались. Но я совершенно уверен, что расспрашивать князя про обоз ты бы не пошел. Сыграл бы в благородного рыцаря, спасшего прекрасную принцессу, и чинно удалился бы в дальний угол. Разве нет?

Олег не согласился. Да, сказал он, в первый день бы не пошел, так как это было бы совершенно неуместно, но потом обязательно завел бы разговор. «Нельзя выпадать из логики событий, в которые ты оказался вовлечен…» – повторил Олег свои слова, произнесенные после того, как его четверка покинула лагерь княжеского войска у Клещина и отправилась к Владимиру-на-Клязьме.

– Я помню, что ты тогда говорил, – прервал его Андрей. – И цену этим словам теперь очень хорошо знаю. Каждое стоит, считай, сотню тысяч. Ты вот просто посчитай, насколько раньше вы вернулись бы назад, если бы просто следили за перемещениями князя.

Андрей помолчал, вполне возможно, даже посчитал в уме, насколько действительно подорожала экспедиция, и совсем разбушевался.

– Но даже если придерживаться твоей логики, ты не прав, – скрежетал он. – Настоящий боярин счет бы князю сразу представил: нет денег – волостями расплачивайся. Без земли князя Рюриковой крови на Руси не оставят, пусть он хоть десять раз эмигрант, так что если даже ее сейчас нет, то будет. Вексель надо было требовать! А как обналичить, я бы придумал».